Мысль о Страшном Суде на большинство людей производит удручающее впечатление, даже на тех, которые и Богу молятся и о спасении души своей размышляют. Им все кажется, что приветственные слова праведникам мало имеют отношения к их душе, более подлежащей прещению, изреченному на грешных.

Не так было у древних христиан, которые со светлою радостью ожидали Второго Пришествия и отвечали на слова Господни: «ей гряду скоро» —«ей гряди, Господи Иисусе»(Апок. 22:20).

Что же разве древние христиане не считали себя грешниками? Да, конечно, считали, но их уверенность в Божественном милосердии и в окончательной победе Христа над миром была так сильна, что они как бы глаз не отрывали от созерцания будущей победы Его и потому представляли это самое будущее, как нечто светлое и радостное, когда Христос Спаситель отрет всякую слезу от лица человеческого.

Подобное не чуждо было Ветхому Завету. Вот слова ветхозаветного праведника Товита — «на всех улицах Иерусалима будет раздаваться аллилуиа, и будут славословить, говоря: благословен Бог, который превознес Иерусалим на все веки!» (Тов. 13:18).

Итак, если еще в Ветхом Завете, когда люди не получили еще полного откровения Божьего, когда таинственная завеса будущего только немного была приоткрыта для праведников, а перед большинством людей безраздельно господствовал грех, горе и неправда, и тогда ожидание конечной судьбы мира и человека внушало древним праведникам надежды благие и чувства радостные, то почему же теперь, когда перед нами раскрыто св. Евангелие, все-таки более печальные, а не радостные картины предъявляет нам раскрытие будущих судеб мира и человечества.

Конечно, христианское смирение должно указывать нам на наше постоянное отступление от Заповедей Божиих и пробуждать у нас укоры совести. Однако, почему же участь осужденных грешников как бы несколько затмевает пред нами картину Божественного Милосердия, и светлый рай, обещанный праведникам, представляется нам уже не нашим достоянием, а чем-то чужим?

Конечно, это по той причине, что мы в сердце своем чувствуем себя ближе к этой левой стороне предстоящего на суде рода человеческого, нежели к правой. Мы не сомневаемся в истинности Божественных слов, которые будут обращены к праведникам, но как-то эта светлая надежда о помиловании Христом наших душ менее отчетливо запечатлевается в нашей душе, чем прещение Вечного Судии, направленное к осужденным грешникам.

Вот почему люди, даже верующие, стараются избегать беседы о Суде Божием и даже исходе нашей смертной жизни.

Увы! не смиренномудрие тому причиной, а некая безотрадная оторванность нашего сердца и всей нашей жизни от Милосердного Христа и Его Промысла.

Мы представляем себе Христа в давно прошедшем времени и мало принимаем к сердцу Его постоянную борьбу с нашим невидимым врагом, ту борьбу, к которой нас постоянно призывает Писание, укоряя нас за ленивое участие в этой борьбе, тогда как Апостолы всех призывали подвизаться против греха —«вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха» (Евр. 12:4).

И вот, если мы, хотя бы постепенно, стремились к постоянному подвизанию против греха, как к главной задаче нашей жизни, то наше воспоминание о картинах Страшного Суда Христова не вводило бы нас в уныние, а, напротив, вливало бы в душу доброе настроение, которое испытывает душа молодого воина, готовящегося к битве, или ожидающего решения полководца о заслугах его полка.

Вместе с этим и прельщения мира не казались бы нам столь заманчивыми и прекрасными, но напротив подобные мысли возбуждали бы в нас отвращение, и мы с сугубым усердием взывали бы к Богу: «Отврати лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти» (Пс. 50:2) и далее: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей».

Это молитвенное прошение люди пропускают мимо ушей, глаз, и мимо своей совести, которая постепенно ожесточается и, наконец, доходит да полной неспособности покаяться и умилиться и тем лишает себя надежды на спасение.

В этом смысле и говорится, что в аде нет покаяния. И это не потому, что Праведный Судия не хочет слышать покаянного вопля грешников, а потому, что ожесточившаяся до конца душа грешника совершенно лишилась покаянного чувства.

Да избавит нас Господь от такого состояния!

Конечно, последнее овладевает душою не сразу, а постепенно, заматывая ее все более в нравственные петли и узлы, пока не наденет на нее так называемой мертвой петли, которую развязать уже невозможно потому, что подвергшаяся ее узам душа сама не желает освобождения, а ее страдания от содеянных грехов только умножают в ней досаду, злобу и ропот.

Итак, пока не поздно, пока хотя временами душа чувствует приливы раскаяния, то да сохранит нас Бог от злобного упорства и ложного стыда, ради которого безумные люди отвергают призывающий Голос покаяния, ибо он будет раздаваться все реже и слабее в нашем сердце, пока совершенно не умолкнет. Да избавит нас Господь от столикого жестокосердия!— так воспевает Церковь во время службы Страстей Господних, ужасаясь подобного явления у врагов Христовых во время Его Пречистой Страсти.

Митрополит Антоний (Храповицкий)